волостной центр – село Ражевское[900].
На местах командовали и отдавали приказы и чрезвычайные тройки, и заведующие продконторами, и продкомы, и продкомиссары, и чрезвычайные уполномоченные. Участие в продовольственной кампании принимали войска ВНУС, которые производили конфискации за невыполнение разверсток. Уполномоченные продработники по собственному усмотрению разгоняли и арестовывали волисполкомы и сельсоветы, объявляли ту или иную волость на военном положении, создавали ревкомы, проводили аресты и обыски, брали заложников, производили подворные конфискации. Так, продкомиссар Бердюжской волости Ишимского уезда Матвеев 30 ноября 1920 г. доложил руководству губпродкома: «мною, райпродкомиссаром Бердюжского района Матвеевым, совместно с чрезвычайным уполномоченным Ишимского уисполкома тов. Моревым П. Н. произведен роспуск Бердюжского волисполкома и сельсоветов и волость объявлена на военном положении, и созданы временно волостные и сельские революционные комитеты в связи с совершенной бездеятельностью членов волисполкома и сельсоветов и преступлениями их по должности»[901]. «Преступлением по должности» определялось невыполнение плана продразверстки любой ценой. Продкомиссар Матвеев получил повышение: его назначили председателем контрольно—инспекторской комиссии губпродкома.
Хлеб забирали, не оставляя нормы. Чрезвычайный уполномоченный губпродкома в Ишимском уезде Абабков Никифор приказал Дубынскому волисполкому любой ценой выполнить госразверстку, не соблюдая никакие нормы, оставляя продовольствие лишь на первое время на едока по 1 пуду с небольшим зерна. Приехав в село Бердюжье, он избил заведующего Бердюжинской продконторой. За время своего пребывания в селе Уктуз Абабков избил члена Уктузского волисполкома, представителей местной власти. Продотряд Абабкова наносил побои всем арестованным, по распоряжению Абабкова 56 арестованных крестьян оказались почти все избитыми, у некоторых были проломы в голове. Вызывая на допрос, Абабков не давал никому объясниться ради оправдания, тут же избивал, а потом приказывал отправить в холодный амбар, сняв зимнюю одежду, тулупы, которые Абабков забирал и раздавал красноармейцам своего отряда. Другой уполномоченный губпродкома, Абабков Иван отдавал приказы бойцам продотряда стрелять над головами толпы, избивать женщин и крестьян прикладами, производил массовые аресты без предъявления обвинений, конфискации лошадей, зимней одежды, валенок, лично участвовал в избиениях крестьян, в том числе наганом[902]. Многочисленные жалобы населения нескольких волостей на действия обоих Абабковых заставили уездные и губернские власти провести специальное расследование и призвать чрезвычайных уполномоченных к ответственности[903].
Уполномоченный губернской чрезвычайной тройки М. Мальцев имел обыкновение вынимать из кобуры револьвер и угрожал расстрелами. Райпродкомиссар Бердюжского района Г. Корепанов арестовал 5 членов сельсовета села Уктуз Уктузской волости. Сельсовет в селе Песьяны Безруковской волости был арестован военным комиссаром Марковым. Арестами занимались комиссары продотрядов, комиссары внутренних и регулярных войск[904]. Инструкторы по продразверстке Успенской волости Тюменского уезда Баталов и Орлов за невыполнение разверстки по шерсти в селе Успенское конфисковали всех 200 овец в селе. В Нердинскую волость этого же уезда 17 декабря прибыл комиссар Иевлевской продконторы К. Крутиков с отрядом для организации шерстяной разверстки. Комиссар распорядился произвести обыски у тех, кто не выполнил разверстку по шерсти. Когда продотрядовцы пришли в дом к Аптулле Атмайтандинову, у него шерсти не оказалось. Несмотря на то, что Атмайтандинов бедняк, комиссар Крутиков забрал тулуп, который висел на стене. После отъезда этот тулуп Крутиков одел на себя, а собственный рваный приказал сдать в Иевлевскую продконтору, но рваный комиссарский тулуп не был принят[905]. У крестьян отбирали одежду и обувь.
Обыденными явлениями в деятельности органов власти стали взятие заложников до выполнения разверстки, конфискация имущества без соблюдения каких—либо правил, даже у семей красноармейцев. Хлеб выгребался полностью, не учитывалось ни семейное положение, ни наличие грудных детей. Тюменский хлеб урожая 1920 г., отличавшийся невысоким качеством, зачастую ссыпался со снегом и льдом. У большинства крестьян зерно находилось в скирдах, особенно в красноармейских семьях – некому было обмолотить хлеб, мужское население несло службу в Красной Армии или выполняло трудовые повинности, особенно на заготовке топлива. На ссыпные пункты собирался весь имеющийся хлеб, в том числе семенной. На совещании продовольственных работников Петуховского района Ишимского уезда в декабре 1920 г. уполномоченный губпродкома С. Дадурин сделал заявление: «Мы даже сейчас не можем сказать с уверенностью, что хлеб уже не горит, так как проверить его при помощи щупа нет возможности, ибо щуп невозможно загнать даже на 3 аршина в глубину, потому что внизу хлеб смерзся». Не лучше обстояло и с другими продуктами, в частности, с мясом, пушниной[906].
Среднее крестьянство как основной слой сибирских крестьян являлось наиболее исправным плательщиком разверсток, у многих сыновья ушли в Красную Армию добровольцами. Оно несло на себе основной груз разверсток. На среднем крестьянстве больнее всего сказывались издержки военно—коммунистической продовольственной политики. Помимо многих видов разверсток, на среднем крестьянстве держались тяготы трудовых повинностей. Для выполнения трудповинностей, особенно гужевой, лесозаготовительной требовались крестьянские лошади, подводы, а также собственный фураж. По норме хлебофуражной продразверстки у крестьян оставался запас фуража лишь на содержание лошадей и для засева, на проведение лесозаготовок продорганами фуража на рабочих лошадей не оставлялось. В производящих уездах получался замкнутый круг: фураж для выполнения трудовой повинности не выдавался.
Чрезвычайный уполномоченный в Ишимском уезде В. Соколов без всякого основания проводил конфискации лошадей у крестьян—середняков, включая семьи красноармейцев, поскольку они в его глазах были кулаками. Нарсуды оказались завалены аналогичными заявлениями крестьян с жалобами на произвол представителей власти. Один из следователей информировал ишимских чекистов: «я не знаю, что делать …осаждает население подобными жалобами»[907]. В хозяйстве многодетного крестьянина—середняка Олькова из деревни Больше—Бокова Готопутовской волости (семеро детей, в том числе один в Красной Армии) конфисковали весь скот, хотя разверстка была выполнена, причем с ущербом для хозяйства. Грамотная соседка от имени Марфы Ольковой написала письмо ишимскому уездному продкомиссару: «Чем же должна существовать советская Россия в будущем, – спрашивала крестьянка продкомиссара, – если вы сейчас в корень разоряете среднее хозяйство, которое является оплотом республики?»[908]. При невыполнении разверстки к назначенному сроку на неплательщиков налагался двойной размер разверстки. Произвол продотрядов и продработников сопровождался применением оружия и поркой плетьми. Один из таких случаев был обжалован Больше—Ярковским сельским Советом Казанской волости Ишимского уезда – факт незаконных действиях начальника продотряда Гуляева и ишимского райпродкомиссара И. Гущина, применявших оружие и порку плетьми[909].
Примечательно заявление начальнику милиции Ишимского уезда из 5—го районного отдела милиции (конец декабря 1920 г.): «…творится что—то невероятное, чуть ли не хуже, чем Колчак и опричники Ивана Грозного… крестьянство преимущественно все, и среднее, и бедное, заявляет открыто, что это не советская власть и не власть трудящихся, а что—то иное, вроде колчаковщины, что бесспорно на руку буржуазии и ее прихвостням… приятно ли смотреть, что творят наши члены партии? Приятно ли слышать слова того гражданина, который недели две назад душой и телом был предан советской власти, который был накануне вступления в наши ком. ряды. В настоящий момент эти тов. нам говорят: тов. коммунист, что ты делаешь, берешь последнюю рубаху у крестьянина и т.д.? И в самом деле, присмотритесь, что творится: в зимнее время стригут овец, забирают последние валенки, рукавицы, обстригают шубы, конфискуют скот крестьянина, разувают детей—школьников, которые идут навстречу просвещения. Неужели так нужно? Если же так, то зачем же мы, коммунисты, говорили, что мы – защитники трудящихся? Зачем же мы говорили, что у нас нет насилия и т.д.? Как было приятно слушать, когда сказали крестьянину: вези, тов., свои излишки. И что же? Через две недели потянулись обозы, и за это время засыпали все амбары. Посмотрите, что делается. Теперь бедные и середняки—крестьяне смотрят на нас сквозь пальцы, жены красноармейцев плачут от непосильной разверстки, детям не в чем ходить в школу: их одежду отдали в разверстку. Посмотрим или послушаем, что на это скажут наши дорогие тов. красноармейцы, бьющиеся за наше светлое будущее, когда они услышат от своих родных, что у них забрали, конфисковали лошадей, коров и все прочее, оставили его семейство без хлеба и пытают холодом.. Тов., много фактов, что у семей красноармейцев забирают хлеб
